Любой, кто жил в Армении в начале 1990-х, может считаться путешественником во времени. Энергетическая катастрофа стала машиной времени, откинувшей страну на одну технологическую эпоху назад. А может, и не на одну. Вспоминая блокаду, все мы с содроганием говорим о постоянном холоде, темноте, о необходимости ходить пешком. Но во всем этом наши дедушки и бабушки не увидели бы ровно ничего ужасного: их детство тоже прошло под керосиновыми лампами и без всякого телевидения. Это сильно отразилось на сознании блокадников, сделав их — нас — весьма устойчивыми ко многим невзгодам. Впрочем, обо всем по порядку.
Что произошло?
Во время карабахского конфликта Турция и Азербайджан перекрыли пути, по которым в Армению поступало топливо и другие необходимые ресурсы. В результате в республике стало не хватать топлива. В первый год остановили работу городские котельные. Батареи парового отопления стали холодными. Исчезло само понятие горячей воды из крана. Затем начались перебои с подачей газа. Днем в конфорках горели крошечные голубые шарики — это был максимум. Ночью языки газового пламени увеличивались, но не сильно. Затем и такой газ исчез. Начали отключать электричество: сначала ненадолго, затем на полдня. В одну из зим свет включали на пять минут в сутки.
Урок в школе
Жителям приходилось приспосабливаться. В квартирах появились керосиновые печи и лампы, стали жечь сухой спирт. Кто-то переплавлял по многу раз свечи: в те годы ценились такие, которые «отекали», ведь их можно было использовать несколько раз подряд. Начались невиданные давки в транспорте — обычно на маршрут выходил один автобус вместо десяти, а иной раз и вовсе ни одного. Люди стали ходить пешком. Мы попали в мир, в котором жили наши прадеды, но типовые советские здания не были приспособлены ни для печного отопления, ни для отсутствия освещения. На многие годы мы забыли о лифтах и других удобствах. Но была еще одна сторона жизни, о которой говорят гораздо реже.
Информационный голод
Мыться в тазике, одеваться теплее, готовить обед на печке-буржуйке, регулируя температуру — ко всему этому можно было привыкнуть. Самым трудным испытанием стало отсутствие информационного поля. Оно не изменилось, не мутировало — просто исчезло. Еще пару лет назад было поле официальной советской пропаганды — красные знамена на зданиях, надписи «Слава КПСС!» и портреты Ленина. Были многочисленные научные журналы. Были беседы о чем-то необычном, небанальном. И вот, нет ничего вообще, нет атмосферы. Мексиканские сериалы по телевизору, ради которых иной отец семейства доставал из машины аккумулятор на часок, положения почти не спасали.
Описать атмосферу такого голода очень трудно, кажется, нет термина, который бы в достаточной мере передавал это состояние. Все современные благостные карикатуры и шутки на тему возвращения к человеческому общению после отключения интернета блокадникам знакомы не понаслышке. Происходило все опять-таки на базе старых технологий. Так, кое-кто доставал с чердаков механические дедушкины патефоны. Заведенные вручную, они прекрасно разнообразили вечера. Очень многие начали играть на гитарах.
Кризис ценностей в среде интеллигенции
Труднее всего пришлось бывшим сотрудникам советских НИИ и другим людям, жившим с «клеймом» советской интеллигенции. У них был выбор: отказаться от жестких правил своего сословия или не выжить. Для бывшего советского интеллигента было зазорно продавать личные вещи, жить на деньги от сдачи в аренду жилья, работать не по профессии. Неплохо выживали те, кто знал иностранные языки или мог осуществлять любую другую деятельность, связанную с подготовкой студентов к поступлению в вузы. Все остальные проходили жестокое испытание. Если не им, то их детям приходилось идти в официанты, вставать за прилавок, обзаводиться «столиком» — точкой по продаже сладостей, жвачек и прочего.
Именно интеллигенция уезжала в те годы семьями. За границей они редко начинали карьеру в офисах или в вузах, им приходилось делать все то же самое, что они были бы вынуждены делать в Армении. Большинство шло на этот шаг, чтобы дать образование своим детям. Именно они стали покупать недвижимость в Ереване, как только встали на ноги. Но в те далекие годы об этом никто не мог даже подумать.
Культурный вакуум
Вакуум, страшный информационный вакуум! Да и только ли информационный? Духовный? Очень трудно подобрать то самое верное слово. Люди в Армении утратили некие ориентиры, на которые равнялись до этого. Для кого-то это была Родина, прекрасная утопическая Армения, проявиться которой не давала тень коммунизма. И вот, коммунизма нет, нет даже его тени. А мечта об идеальной Армении ближе не стала, а стала дальше.
Представьте себе, что в один миг исчезли телевидение, интернет, журналы и мода. В мире, где вы живете нет понятия стиля, новизны. Вы вынуждены черпать все из тех ресурсов, что у вас остались. В нашем случае это были подшивки старых журналов и книги. Да, в блокаду читали даже те, кто никогда не делал этого раньше. Самое удивительное открытие застывшего времени — как много полезной информации уходит, как вода в реке. Ведь статьи в толстых журналах питали нас несколько лет, в них можно было найти много интересного.
Советская цензура исчезла, унеся с собой запреты не только на все яркое и интересное, но и ограничения на специфические произведения искусства. На улицах армянских городов зазвучал во всю мощь рабиз, что еще пару лет назад невозможно было даже представить. Анекдот про даму, спрашивающую в переходе нет ли записей Арама Хачатуряна, из того времени. «Я тебе кое-что скажу, сестричка, запомни: Арам — он Асатрян, а не Хачатурян», — поправлял покупательницу простой парень с окраины. О том, что попадало на телевидение, лучше промолчу.
Духовный голод попытались утолить секты. Молодые люди ходили с Библиями по общежитиям, в которых ютились бакинские беженцы, стучались в дома, подходили к ереванцам на улицах. В те годы я их ругала, но, оглянувшись назад, хочу признать — для очень многих людей в блокаду маленькие сообщества с полубезумными идеями были, как ни странно, способом не сойти с ума, получить какие-то ориентиры в жизни, обзавестись сообществом, выжить вместе с такими же, как они, соседями.
Мы в знак протеста ходили по воскресеньям на службы в Сурб Саркис или Сурб Зоравор Аствацацин. К сожалению, Армянская апостольская церковь, сама уставшая и почти обескровленная, не смогла в те годы стать людям опорой, поддержать их духовно, ответить на их запросы адекватно ситуации и переживаниям. Впрочем, мы все равно защищали церковь просто потому, что она наша. Очевидно, что так будет во веки веков. Орнаменты на стенах храмов и прекрасный патараг [литургия — прим. ред.] все равно давали нам хотя бы эстетическую поддержку, а священники были такими же растерянными блокадниками, как и мы сами.
Несмотря на все эти трудности, культурная жизнь в городе была. В холодном Зеленом зале Политехнического института играли одетые в пальто члены клуба «Что? Где? Когда?»; вернувшись с мест боевых действий, молодые люди отправлялись в город Масис строить деревянное судно «Айас», а пока не было денег на материалы — просто бренчать на гитаре и пить чай, думая о том, что же с нами будет. Пешком ходили на репетиции со всего города знаменитые теперь уже на весь мир певцы хора «Овер». Тихо и незаметно для всей страны стареющий академик Григор Ханджян дописывал фреску с «Аварайрской битвой», «Алфавитом» и мало кому известным в те годы «Возрождением». Триптих должно было оплатить государство, но в независимой Армении это стало делом доброй воли маэстро, его семьи и откликнувшихся меценатов.
Каким-то чудом в эти годы был снят прекрасный фильм «Катастрофа» о Спитакском землетрясении, создавал свои чудесные мультфильмы Роберт Саакянц. В Доме архитекторов проходили «Концерты под свечой». Организовал их Арарат Бобикян. Электричества не было — гости приносили с собой свечи и ставили их по периметру сцены. Эдвард Зорикян, Армен Мовсисян, Арег Назарян, Вахтанг Арутюнян — кого только из нынешних известных бардов не было на этих концертах. По выходным в Филармонии проходили благотворительные концерты Лориса Чкнаворяна. Для многих это было единственной возможностью как-то разнообразить свою жизнь. Рокеры умудрялись выкупать электричество на пару часов для своих концертов. И это самое удивительное — электричество в те годы можно было покупать. Как же сегодня смешно вспоминать наши споры о том, что, мол, какой смысл армянам играть рок? Все равно никогда у нас не будет мировых звезд и концертов, на которые будет ходить весь город. Да, дорогой Серж Танкян, мы правда тогда так и думали.
Мы как-то жили, вопреки охватившей всю страну депрессии. Мы выжили, и теперь точно знаем: если в любой ситуации оставаться гибким и не терять вкуса к жизни, то трудности однажды становятся воспоминанием. А иной раз и не самым плохим.
