Распад Советского Союза. В череде важных исторических событий, случившихся несколько лет назад, особое место занимает создание Государственного комитета по чрезвычайному положению, приобретшему мировую известность благодаря аббревиатуре ГКЧП. Впоследствии это событие одни назовут путчем и попыткой реакционной части партийно-советской номенклатуры повернуть историю вспять, другие — отчаянной попыткой сохранения единого союзного государства. А третьи найдут в тех августовских днях много поводов для сарказма в связи с неуклюжей пресс-конференцией неудавшихся «спасителей Отечества» и многократно повторенной в течение трех дней трансляцией балета «Лебединое озеро».
Между тем, стоит обратить внимание на то, что это событие по большей части рассматривается только с одного ракурса. Каждый год в преддверии очередной годовщины августовского «трехдневного переворота» экспертам и политикам предлагается порассуждать на тему «Возможные последствия победы ГКЧП». При этом вне фокуса внимания остаются действительные (а не гипотетические!) последствия этой попытки сохранения СССР. И для самого Союза, и для его отдельных республик. В итоге без должного анализа остается богатый эмпирический материал, который мог бы уберечь всех нас, бывших граждан общей страны, от неадекватных оценок прошлого и от завышенных ожиданий относительно исторических перспектив. В нашей статье мы более подробно остановимся на роли августа 1991 года в процессе этнополитического самоопределения Азербайджана и Армении, а также в эскалации нагорно-карабахского конфликта как ключевого события для постсоветской государственности двух этих республик. Перед тем, как перейти к рассмотрению материала, непосредственно относящегося к двум кавказским республикам, а также к непризнанному образованию НКР (оно было провозглашено вскоре после провала «трехдневного переворота»), рассмотрим кратко предысторию августовской драмы. Недавно эти события в контексте процесса распада Советского Союза затронул в своей работе бывший председатель Верховного Совета России Руслан Хасбулатов. Его позиция интересна тем, что в сжатом виде отражает мнение значительной части современного российского политического класса и экспертного сообщества. По его словам, «самая большая опасность возникла, когда появилась идея заключения нового Союзного договора. Идея совершенно пагубная. Первый Союзный договор, объединивший Российскую Федерацию, Украину, Закавказье, был заключен в 1922 году. Он послужил основой первой советской Конституции в 1924 году. В 1936 году была принята вторая, а в 1978-м – третья Конституция. (В цитируемом фрагменте содержится фактическая ошибка. Конституция СССР была принята 7 октября 1977 года. 12 апреля 1978 года была введена в действие Конституция РСФСР.) И Союзный договор в них окончательно растворился, о нем помнили только историки. И вдруг он возникает вновь. Своим появлением он ставил под сомнение все предыдущие Конституции, как бы признавал СССР нелегитимным. С этого момента дезинтеграция начала набирать силу».
Однако идея «обновить» Союзный договор была не причиной фрагментации и, в конечном счете, распада Советского Союза. Она была следствием процессов дезинтеграции СССР, которые начались не в 1990 году (в декабре того года союзный Верховный Совет поддержал концепцию нового договора, утвержденную затем на IV Съезде народных депутатов). И даже не в 1985 году. Во-первых, сами по себе принципы этнического федерализма с юридическим закреплением права сецессии (что было сделано в советских Конституциях задолго до «перестройки») уже провоцировали сепаратистские настроения. До тех пор, пока партийно-советская вертикаль была сильна, прецедентов этнополитического самоопределения не было. Но как только она зашаталась вместе с идеологией и практикой строительства «светлого будущего», «процесс пошел». Во-вторых, советские лидеры оказались к этому процессу совершенно неподготовленными. В течение пяти лет (1985-1990) они не смогли найти эффективных союзников в процессе противодействия этническому национализму, набиравшему стремительный вес. Впрочем, все поиски таких союзников сводились к переменам мест и лиц в республиканской номенклатуре. В самом деле, управленцы, для которых все мировоззрение ограничивалось рычащим словом «порядок», в действительности не знали своего собственного общества. Иначе смогли бы разобраться, что к 1991 году этнический национализм давно уже разрушил в национальных республиках противоречия между диссидентами и коммунистической номенклатурой, остававшейся таковой лишь по форме, но не по содержанию. Вспомним хотя бы совместный поход на Цхинвали диссидента Гамсахурдиа и первого секретаря ЦК Компартии Грузии Гумбаридзе, портреты Гейдара Алиева в кабинетах лидеров азербайджанского Народного фронта и горячую деятельность партийного руководства НКАО по реализации «миацума». В этой связи горячая вера в способности ГКЧП изменить ситуацию к лучшему наивна, по крайней мере. Эта вера базируется на нескольких мифах. Во-первых, на представлении о Горбачеве как демагогствующем «либерале», не способном применить силу. Во-вторых, на уверенности в том, что члены «комитета» были готовы к решительным действиям и имели некую альтернативную программу сохранения СССР.
Не будем забывать, что Горбачев и советское руководство в 1985-1991 гг. применяли силу неоднократно. Тут можно вспомнить и про Тбилиси, и про ЧП для Нагорного Карабаха, и про ввод сил МВД в Абхазию и армии в Баку, и про штурм телецентра в Вильнюсе. Да, КПД подобных действий был невелик. Но ведь у ГКЧП не было никаких других альтернативных программ. Написанное в канун августа-91 «Слово к народу», кроме общих слов о величии державы, не содержало никаких конкретных предложений по таким вопросам, как достижение межэтнического мира, преодоление кризиса советской экономики, урегулирование международных отношений в ситуации смены власти в стране. И еще один аргумент. Все руководство ГКЧП было «птенцами гнезда» Михаила Сергеевича. Их он выдвигал и продвигал, к их советам обращался во всех ситуациях, описанных выше. На каком же основании мы можем считать их более успешными, нежели их соратник и долгое время единомышленник? Риторический вопрос. Как бы то ни было, а «трехдневный переворот» произошел в канун подписания «обновленного Союзного договора». Таким образом, попытка «мягкого варианта» реформирования СССР была сорвана его горячими «патриотами» и «спасителями». Такой вот получился политический парадокс!
К этому моменту Армения и Азербайджан не просто радикально разошлись по вопросу о статусе Нагорного Карабаха. Две союзные республики избрали разные пути разрыва с советским прошлым.
Армения после того, как осознала, что «миацум» с помощью Москвы недостижим, повела последовательную борьбу за этнополитическое самоопределение. Курс именно на это направление был обозначен еще Декларацией о независимости от 23 августа 1990 года (снова август!), которая упраздняла Армянскую ССР и фактически провозглашала все атрибуты новой государственности. Однако за эту государственность еще нужно было побороться, во-первых, с союзным руководством, а во-вторых, с собственными национал-радикалами, толкавшими республику без необходимых ресурсов на путь открытого противоборства с Москвой. В феврале 1991 года Верховный Совет Армении принял процедуру организации референдума по вопросу о независимости. Фактически это означало отказ республики от участия в общесоюзном референдуме 17 марта того же года о сохранении обновленного Союза ССР. Жителям же Армении предстояло ответить на вопрос: «Согласны ли вы, чтобы Республика Армения была независимым демократическим государством вне состава СССР?»
Решение о проведении республиканского референдума о независимости было принято в соответствии с существующим на тот момент союзным законодательством. Референдум о выходе из состава СССР было необходимо объявить за полгода до его проведения. Лидеры Армении выполнили это условие. Во время августовского путча ГКЧП в Москве (19–21 августа 1991 г.) будущий президент Армении (а на тот момент председатель Верховного Совета) Левон Тер-Петросян заявил, что населению республики следует сохранять спокойствие, поскольку Армения «верна принципам демократии и правового государства». Тогдашний глава республиканского правительства Вазген Манукян еще более четко обозначил позицию руководства Армении: «Кто бы ни победил в Москве — главное, как он будет относиться к проблеме Нагорного Карабаха». 21 августа 1991 года, когда «трехдневный путч» уже фактически выдохся, Верховный Совет Армении определил действия ГКЧП как незаконные. После этого препятствий к государственному самоопределению уже не было. И 21 сентября 1991 года в Армении состоялся референдум по этому вопросу. В голосовании приняли участие 94,99% избирателей, и 99% проголосовавших высказались за выход Армении из состава Советского Союза. 23 сентября 1991 г. была принята Декларация о государственной независимости Армении. Таким образом, референдум 21 сентября легитимировал Третью республику. В отличие от Грузии и Азербайджана, Армения не восстанавливала, а устанавливала свою государственность. На этом пути Ереван принципиальным образом изменил свой подход к самоопределению карабахских армян. Если 1 декабря 1989 года Верховный Совет Армении и Национальный Совет Нагорного Карабаха приняли постановление «О воссоединении Нагорного Карабаха и Армении», то в 1991 году армянские власти сняли с официальной повестки дня вопрос о «миацуме». Более того, НКР, провозгласившая свою независимость 2 сентября 1991 года, не была признана Ереваном. Не признана она и по сей день, а армянские власти заявляют о себе как о защитнике права карабахской армянской общины на самоопределение. Почему произошли эти метаморфозы, в которых кто-то сегодня склонен обвинять Тер-Петросяна и Ко?
Думается, что причина здесь не в отсутствии смелости или какой-то недальновидности первых постсоветских руководителей Армении. В 1990-1991 гг. Ереван, в отличие от других республик СССР, стремился к выходу из состава союзного государства в соответствии с советским же законодательством. Армения, таким образом, пыталась минимизировать издержки в ходе интеграции в международное сообщество. В этом плане «карабахское бремя» (то есть признание независимости НКАО или официальное присоединение спорной автономии) могло стать препоной на пути к признанию самой Армении. Поэтому постсоветское руководство республики выбрало путь поддержки самоопределения армян Нагорного Карабаха без каких-либо юридически обязывающих процедур в его отношении. К тому же в 1991 году сохранялись надежды на возможное признание субъектности автономных образований СССР. Движение карабахских армян развивалось в общем контексте повышения статуса автономных республик и областей. Союзное законодательство (апрель 1990 года) позволяло учитывать мнение этих субъектов единого советского государства. Следовательно, расчет был на реализацию этой правовой нормы в условиях распада СССР.
Путь Азербайджана к независимой государственности существенно отличался от позиций и подходов Армении. До самого августа 1991 года прикаспийская республика рассматривалась многими едва ли не как форпост Москвы в Закавказье. Азербайджан единственный из трех закавказских образований принимал участие в референдуме о сохранении «обновленного» Союза ССР 17 марта 1991 года, а также в «ново-огаревском процессе» (подготовка нового Союзного договора). В отличие от Армении, где Компартия еще в 1990 году утратила свои позиции во власти, Верховный Совет Азербайджана возглавлял представитель республиканской Компартии Аяз Муталибов. Однако такая роль «форпоста» была ситуативной. Баку стремился сохранить контроль над Нагорным Карабахом и в этом деле пытался опереться на союзные власти, хотя к 1991 году уже имел длинный список претензий к Кремлю. Прежде всего, речь идет о событиях января 1990 года в азербайджанской столице. Как только в Баку осознали, что Союз в скором времени рухнет (а срыв подписания нового Союзного договора красноречиво об этом говорил), начался интенсивный процесс государственного самоопределения. В большей степени похожий на путь такого пионера борьбы за выход из СССР, как Грузия. 30 августа 1991 года Верховный Совет Азербайджана принял Декларацию о выходе из состава СССР и независимости республики. Было провозглашено «восстановление» независимости Азербайджана, подчеркивалась преемственность с первым азербайджанским государством – Азербайджанской Демократической Республикой (1918–1920 гг.).
На практике же оказалось, что проект «восстановления» наряду с очевидными преимуществами (демонстрация государственной «укорененности», опора на образцы национального строительства) имеет и столь же явные недостатки. В случае же с Азербайджаном это была, во-первых, правовая неопределенность. В период существования независимого азербайджанского государства – АДР (1918–1920 гг.) у него не было Конституции, которая определяла бы статус Нагорного Карабаха. Такое определение давалось в Конституции СССР 1977 года и Основном законе Азербайджанской ССР 1978 года. Но 30 августа 1991 года азербайджанские политики отказывались от советского наследия, что ставило под вопрос и юридический статус НКАО. Во-вторых, дискурс «восстановления» неизбежно актуализировал «политику истории», ибо в период «первой республики» отношения Баку и карабахских армян, мягко говоря, были далеко не идеальными. В формате статьи невозможно пересказать все перипетии этой борьбы. Однако на уровне массового сознания трагические истории тех лет сохранялись в течение всего советского периода. И были выведены на публичный уровень с началом конфликта в 1988 году. Таким образом, ответная реакция армян Карабаха после решения Верховного Совета Азербайджана была более или менее прогнозируемой. 2 сентября 1991 года совместная сессия Нагорно-Карабахского областного Совета и Совета народных депутатов Шаумяновского района провозгласила Нагорно-Карабахскую Республику (НКР) в границах бывшей автономии и района. Тогда же была принята Декларация о провозглашении НКР. В итоге, как потом справедливо напишет российский дипломат Владимир Казимиров, в армяно-азербайджанском конфликте, в отличие от других постсоветских противоборств, возникнет формат не двух, а как минимум «двух с половиной участников».
Таким образом, три августовских дня 1991 года стали последним актом советской драмы. После провала ГКЧП центробежные тенденции стали безальтернативными повсюду, включая и Россию. На смену СССР приходили новые национальные государства, принося с собой новые геополитические вызовы. Впрочем, это уже другая большая история.
Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США, кандидат исторических наук, обозреватель газеты «Ноев Ковчег»
