Нжде одержал победу над Красной Армией, единственный, кому это удалось! Он фактически спас Сюникский край и Армению. Вот что писал об этом Нжде годы спустя:
«… Красная власть не забыла, и вряд ли забудет меня окончательно. . И это понятно, более чем понятно. Первую пулю по Красной Армии выпустил мой боец, и последним во всей России и Закавказье он покинул поле боя. Это мои народные дружины разгромили, обезоружили и взяли в плен почти все воинские части 11-й Красной Армии, это моя народная армия – вопреки договору, заключенному между правительством Республики Армения и представителем Москвы Леграном, по которому Зангезур был отдан Азербайджану, — силой оружия продиктовала советской власти свою волю и присоединила Сюник к Армении.
После первой советизации Армении я, заняв и объединив Горную Армению, создал суверенный Сюник, который стал психологическим импульсом к всенародному Февральскому восстанию в Армении. А после второго падения Еревана он послужил спасительным мостом для армянской интеллигенции, бежавшей от турецко-большевистского зверя.
В один из самых ответственных моментов армянской истории, когда турки и большевики вступили в сговор против самого существования нашего народа, он, героический Сюник, держа, как сказочный титан, одну руку над родными горами, чтобы защитить их от врага, другую прозорливо протянул через Аракс, чтобы чудом спасшаяся многотысячная военная и интеллектуальная элита нации из Араратской долины без потерь благополучно ушла в Персию.
…Я и советская власть – не давние, полузабытые недруги. Я был и продолжаю оставаться непримиримым врагом ленинской идеологии. Мы были и остаемся не только противниками по оружию… Мы противники еще и по политическим убеждениям, по мировоззрению.
…Наша обоюдная вражда подпитывается еще и третьим фактором – фактором турка, в союзе с которым Красная Армия выступила против нас на фронтах и в Армении.
Трагедия наша была обусловлена «тюркородством» Ленина, то есть тюркским духом большевизма – его ненавистью к армянам…».
▪Триколор против красной тряпки.
Сюник продолжал свою прекрасную и тяжкую борьбу, которая велась не во имя спасения части нашего народа или освобождения неотъемлемой части Армении — двойная эта цель была уже достигнута, — а во имя преследуемой и травимой большевистским зверем армянской интеллигенции, которая нашла прибежище в нашем горном краю. Красная Армия, застав Армению без ее интеллигенции, подступила к Сюнику и окопалась под его стенами.
Как упустившая добычу взбешенная собака, она остановилась близ границ Сюника, обратив свою морду к нашим позициям. Враг, знавший охоту только на зайцев, памятуя кровавый опыт прошлого, понимал: чтобы добраться до армянской интеллигенции на сюникском берегу Аракса, он прежде должен одолеть льва, живущего в каждом сюнийце. Он знал, он чувствовал это и в бессильной ярости снова и снова натравливал на Сюник своих псов — свою армию. И только. Упущенная добыча была не из обычных. Сорвалась охота турецко-большевистского командования на армянскую интеллигенцию, массовая охота на цвет нашего народа, в случае успеха которой армянство было бы обезглавлено.
* * *
Смертельный приговор армянской интеллигенции был вынесен давно. Армянская интеллигенция должна быть уничтожена — так решили товарищи Энвер и Зиновьев, когда лобызались в татарской столице. Спустя несколько дней после первого съезда коммунаров Востока в советской газете “Красный авангард” был опубликован приговор, вынесенный армянской интеллигенции этими монстрами: “Дашнакцутюн должен быть уничтожен наголову”.
Армянская интеллигенция должна жить, чтобы жил и армянский народ, — в свою очередь решил Сюник и взял под защиту своих мощных орлиных крыльев многотысячную массу беженцев из Араратской долины.
— Сдайте нам армянскую интеллигенцию, сложите оружие и тем самым спасите ваши села. Если вы не примете наш ультиматум, они будут преданы огню и мечу.
— Иди и забери! — отвечал армянин-горец и продолжал черной тучей висеть над головами русских, турецких и татарских войсковых частей. Враг грозился инсценировать на берегах Ерасха времена Шах-Аббаса. Он из кожи лез, желая утопить в родных водах ум и душу армянского народа, но не решался приказать своей своре: “Ату!”
Грозные ультиматумы сменялись делегациями, парламентерами, листовками, неизменно надменными и угрожающими. Враг грозился, сжимая в карманах кулаки. Турки и татары изрыгали брань в адрес моих отрядов — но и только.
— Собака лает, ветер носит, — отвечал Сюник на все заявления врага, продолжая свое важнейшее дело спасения армянской интеллигенции.
* * *
Так на границах Сюника оставались стоять друг против друга смертоносная рука, вооруженная советским топором, и стальное крыло орла-Сюника.
Героический край смотрел прямо в глаза врага, удерживая его под своими стенами, дабы тысячи людей, вырвавшихся из когтей красной смерти, могли спокойно и без потерь перейти к безопасным берегам. Так были спасены армянская интеллигенция, студенчество, офицерство. И это в то время, когда в Горной Армении правил царь-голод; когда народ в большинстве своем кормился одними овощами со своих огородов; когда на позициях у моих бойцов не хватало даже черствого хлеба; когда в один из наших оружейных складов был доставлен труп крестьянина, посланного перевезти пушку, — трагическая жертва высокого долга.
И это в оторванном от мира краю, где у воевавших недоставало боеприпасов, не было живой связи с внешним миром, надежды на помощь извне — всего того, без чего современные армии, не помышляя о сопротивлении, сдают врагу свои знамена на поругание. В этом тяжелейшем положении, когда на попятную идут целые государства и армии, сюниец не опустил свой щит, и только благодаря этому сегодня жива араратская интеллигенция. Сюник не имел ничего, почти ничего для ведения войны, но у него было абсолютное осознание серьезности создавшегося положения и выпавшей ему роли, было самое чудодейственное оружие мира — внутриродовая мораль.
Мои отряды не бросили свой щит, ибо ими руководила не человеческая слабость, а чудотворный родовой дух. Они понимали, что Армения без географического ее костяка, каковым является Сюникский край, и армянский народ без его интеллигенции существовать не могут. Мои бойцы четко сознавали, что смириться с потерей изгнанников, нашедших прибежище в Сюнике, означает смириться с гибелью всего армянского народа. Оттого они с полным осознанием своего долга оставались на боевых позициях, когда решался вопрос быть или не быть армянской интеллигенции. Из понимания этого и проистекала их высокая ответственность, перед которой оказались бессильны турецкие, татарские и красные орды.
«Род наша опора».
