Крым и весь процесс его возвращения в Россию-самая горячая тема для мировых СМИ. Крым стал фактором мировой политики, некой точкой отсчета. Как гринвичский меридиан. Пишут и информируют, информируют и пишут. Обо всем и подряд. При этом начисто забывается, остаются вне поля зрения армяне Крыма. Пожалуй, только маленький городок Армянск мелькает в телекадрах.

Между тем следов армянского присутствия, весьма вещественных, здесь много. И это далеко не только Армянск и монастырь Сурб Хач недалеко от Феодосии. Той самой Кафы, где появились первые армяне в X-XII вв. Сейчас их не более 12 тысяч. Крымский журналист Леонид Терентьев, кроме того что много лет сотрудничает с главными российскими СМИ, автор нескольких книг, одна из которых называется “Айастан из Крыма” (два отрывка предлагаем читателям). Очерки, вошедшие в сборник,

написаны с искренней симпатией и теплотой, свидетельствующими об отношении автора не только к Армении, но и к армянскому Крыму, где наши соотечественники издревле создавали своеобразную цивилизацию, но никогда не создавали проблем.

Учитывая новые крымские реалии, хотелось бы, чтобы армянские следы не стерлись. Реставрированный Украиной Сурб Хач — только один из них. А сколько еще исторических зданий и прочих памятных мест! Среди них также братское захоронение 250 воинов 89-й Таманской Краснознаменной ордена Красной Звезды стрелковой дивизии в Балаклаве и памятник героям. Это они в апреле 1944 года освобождали Балаклаву и Керчь. Армянская дивизия была награждена вторым орденом Красной Звезды за освобождение Севастополя. Сколько армян навеки остались в крымской земле… Хотелось бы, чтобы новая крымская власть по достоинству оценила и сохранила армянские памятники истории и архитектуры — часть национальной, а также общей крымской культуры.

…В поезде, мчавшем ее в Ереван по приглашению коллектива музыкальной школы имени А.А.Спендиарова, познакомилась с двумя пожилыми армянками, которые стали проявлять трогательную заботу — старательно ухаживали, подкармливали и очень волновались, как встретят их новую знакомую. На вокзале Марию Григорьевну окружили директор и преподаватели, куда-то повели. Старушки долго стояли в стороне, потом успокоились и, взявшись за руки, засеменили прочь… Не успев извиниться, Мария Григорьевна бросилась за ними. Догнала, обняла, расцеловала… С тех пор, бывая в Ереване, обязательно к ним заглядывала.
Впрочем, так ее принимали везде в Армении. Потому что фамилия Марии Григорьевны — Спендиарова.
Пусть она лишь племянница великого армянского композитора, пусть по возрасту почти не помнит его, но кровь Спендиаровых сказывается. Хотя жила она, бывшая актриса драмтеатра Краснознаменного Черноморского флота, далеко отсюда — в Крыму, в Севастополе.
Но ведь и Александр Афанасьевич многие годы провел в Крыму. Учился в Симферополе. После окончания Московского университета, учебы у Римского-Корсакова в 1901 году 30-летним сложившимся музыкантом переехал в Ялту. Руководил симфоническим оркестром, написал здесь балладу “Рыбак и фея” на слова А.Горького, две части сюиты “Крымские

эскизы”, песню “Могила Агаси”. Марии Григорьевне запомнился рассказ престарелого солиста народной оперы в Ялте, который влюбился в музыку после того, как ему, молодому тогда приказчику магазина шелковых тканей, Александр Афанасьевич предложил однажды билет на свой концерт.
Узнав об образовании 29 ноября 1920 года Армянской ССР и призыве ко всем армянам вернуться на родину, уехал в Ереван. Умер в 56, в 1928-м, а через пять лет был основан театр оперы и балета, названный его именем.
Удивительный это был человек — очень неприспособленный в быту, ибо, кроме музыки, ничего для него не существовало; мягкий, доверчивый, рассеянный, бесконечной доброты и душевной интеллигентности. Таким, во всяком случае, остался он в представлении Марии Григорьевны навеки.
У дома в Ялте, где жил композитор, в декабре 1971 года, к столетию со дня его рождения, установлен памятник.

* * *
Но не только про своего знаменитого дядю рассказывала мне при встрече Мария Григорьевна. Ибо в первую очередь в ней говорит драматическая актриса, мастер художественного слова, и она охотно повествует о своих друзьях-поэтах…
В трагедии Мустая Карима “В ночь лунного затмения” Спендиаровой была поручена трудная роль степной башкирки, главы рода. Как подойти к образу? Репетиции не приносили удовлетворения. Решение пришло неожиданно: ехать в Уфу, к автору. Домашние смотрели на нее с недоумением.
На телефонный звонок ответил приветливый женский голос: “Мустафы сейчас нет, он в Турции, в командировке. Но… приходите завтра, я вам во всем помогу”.
Рауза, жена Мустая Карима, повела гостью в Башкирский академический театр, где уже шла эта пьеса, познакомила с режиссером, исполнительницей главной роли. Долгими часами крымская актриса репетировала, и новые друзья не уставали говорить ей: “Мы так рады, что вы приехали, что мы можем помочь…”
Вернулась окрыленная, блестяще сыграла в спектакле. А вскоре получила письмо. От Мустая Карима. С приглашением приехать. Конечно, поспешила на вокзал.
— Талантливые люди, вышедшие из народа, обычно сохраняют удивительное тепло души, — говорит актриса, вспоминая, как принимали ее в далеком башкирском доме. Переписка с поэтом продолжалась более двух десятилетий, знакомство перешло в дружбу. “Обнимаю вас как сестру”, — писала ей Рауза.
Не менее дружеские письма приходили в Севастополь из Еревана от чудесной поэтессы Сильвы Капутикян.
— …Я влюбилась в ее поэзию сразу же, — рассказывает Мария Григорьевна. И очень хотела познакомиться лично…
Наконец-то мечта осуществилась.
Первое, что бросилось в глаза, — необыкновенная скромность знаменитой поэтессы. Рабочий стол и тут же тахта, где она спит… Мебель старинная, много подарков, сувениров на стенах.
Подолгу вместе они работали над стихами Сильвы Барунаковны, которые затем Мария Григорьевна часто читала для своих слушателей.
— Я чувствовала, какое замечательное сердце у этой женщины, — говорила мне Мария Спендиарова. — Почти через день звонок: “Готовься, Мария, сейчас за тобой заеду…”
Вместе они встречались с приехавшими в Ереван болгарскими армянами, бывали на многолюдных национальных праздниках, осматривали чудесный город. И повсюду люди радовались каждому слову, каждой улыбке поэтессы, звали ее “наша Сильва”.
— С любой просьбой можно прийти к ней, и Сильва заступится, будет биться, звонить, ругаться, но добьется обязательно, чтобы помогли человеку…
…Был на той встрече со Спендиаровой и молодой воспитатель общежития Александр Склярук. Слушал гостью с особым интересом, задавал вопросы. Не удивительно. В нашем городе Саша был достопримечательностью. Потому что главное, о чем он говорил и думал, была Армения. Знакомые смутно представляли себе, почему, скорее как сказку слушая его рассказы про южные красоты, про дружбу с известным армянским поэтом.
После встречи с актрисой я посмотрел на давнего товарища совсем иначе — глазами журналиста.
— Слушай, — говорю. — А ведь твоя собственная судьба не менее интересна. Давай-ка подробнее…

ЛЮБОВЬ ЕГО — АРМЕНИЯ

Можно представить себе изумление летчиков, когда в их гостиничный номер ворвался парень лет пятнадцати.
— В Ереван… Мне очень, очень нужно… пожалуйста… приглашение у меня… — торопился он, протягивая какой-то листок и умоляюще ища взглядом поддержки.
— Да ты сядь и объясни спокойно, о чем речь, — улыбнулся Юрий Арутюнян, командир армянского Ил-14.
Да простится летчикам серьезное нарушение служебной инструкции, но и спустя годы с благодарностью вспоминает Александр Склярук авиаторов, которые помогли осуществиться его давнему страстному желанию…
Двенадцать лет было обыкновенному евпаторийскому мальчишке, когда однажды на пляже его любопытство разожгли черноволосые кудрявые люди с крупными карими глазами. Звучали красивые сочные и мягкие слова, казавшиеся чуть таинственными. Мальчик долго прислушивался издали, потом решился. Подождав, пока один из говоривших, его ровесник, отойдет в сторону, Саша приблизился и спросил робко:
— А на каком языке вы говорите?
— На армянском, — дружелюбно ответил тот по-русски. — Мы же из Еревана.
— Ереван? А где это?
Так подружились русский мальчик Саша Склярук и армянин Юра Галстян. Вместе они купались, загорали, подолгу гуляли. И разговаривали. Вскоре Саша знал на армянском немало слов: “солнце”, “небо”, “берег”, “здравствуй”. Особое удовольствие доставляло ему выпаливать незнакомым армянам “жам каныснэ?” Те вполне серьезно смотрели на часы и сообщали время, потом улыбались и спрашивали, откуда мальчик знает их язык. Приходилось признаваться — уже по-русски, — что он еще не говорит по-армянски, но очень хочет научиться.
Интерес к далекому народу не рассеивался. Все чаще Саша спрашивал в библиотеках книги армянских авторов, искал в киосках журнал “Литературная Армения”, где читал стихи, прозу, очерки по истории Айастана.
А однажды написал письмо в редакцию этого журнала. Написал искренне и взволнованно, что покорен красотой души армянского народа, изучает язык, хотел бы знать все об Армении. Только вот беда — “Литературная Армения” приходит в крымские киоски нерегулярно…
Мало надеясь на ответ, он был потрясен, когда вскоре получил объемистую посылку. В ней оказались альбом с видами Еревана, “Краткий курс армянского языка”, книги по истории народа. И письмо. “Дорогой Александр! — с волнением прочитал, — я очень рад Вашему живому интересу к нашей древней стране и многострадальному народу, рад, что великая армия наших друзей получила в Вашем лице страстного и любознательного “новобранца”. Судя по письму, Ваш интерес не временный, не проходящий, поэтому я постараюсь помочь Вам во всем…”
Среди вложенных книг было и русское издание “Семи песен об Армении”, на первой странице которого все тем же почерком было написано: “Дорогому Александру на добрую память о начале нашей дружбы — от автора. 20 февраля 1968 года”.
Так родилось необычное знакомство прославленного поэта Геворга Эмина, тогда главного редактора “Литературной Армении”, и евпаторийского парнишки.
Спустя полгода — новая радость. От Эмина получено приглашение на празднование 2750-летия Еревана. Приближалось исполнение его мечты. Но ведь лететь туда — очень дорого! Тогда и помчался Саша в аэропорт, а потом в гостиницу к летчикам…
Радостное то ощущение — впервые быть в незнакомой стране, но легко понимать речь, узнавать здания и площади, о которых столько читано и слышано, видеть всюду доброжелательные веселые лица. Первый визит — к давнему другу Юрию Галстяну. От изумления у того шампур с шашлыком из рук выпал, у его матери слезы заблестели на глазах.
Потом пришел к Геворгу Эмину.
— Я знал, что ты приедешь, — произнес поэт.
В тот же день на редакционной “Волге” Эмин повез юного гостя по прекрасным улицам древней столицы. Они подъезжали к сооруженному в национальном стиле круглому зданию с колоннами — Театру оперы и балета имени А.А.Спендиарова, в Музее истории Еревана рассматривали камень, от которого город ведет свое летоисчисление; в Научном институте и музее Матенадаран, уникальном хранилище рукописей народов мира, Эмин рассказал мальчику об истории армянской письменности. А потом вместе были на торжественном заседании, посвященном юбилею Еревана…
Думаю, именно похожая на чудо дружба Армении с евпаторийским мальчиком — реальная сущность наших людей, а вовсе не погромы и убийства на тех же улицах годы спустя. Впрочем, все зависит от того, с чем приходит человек на другую землю. Помню, как по-доброму угощали меня узбекским пловом в чайхане Самарканда, гостеприимно встречали в костелах Львова, мечетях Махачкалы, приглашали на национальную свадьбу в Ташкенте, показывали знаменитую стройку Нурекской ГЭС в Таджикистане. Не был я нигде чужим — был гостем, которому рады. Потому не удивляет то, как был принят в Ереване Александр Склярук. Потому что чем с большим вниманием и уважением относится гость, тем с большим теплом его привечают, торопясь утолить интерес к своей культуре.
С Арменией связана вся дальнейшая жизнь Александра. Учился в Ереванском педагогическом институте имени В.Брюсова, преподавал русский язык и литературу в селе Дзорап Аштаракского района. Среди его учеников особенно отличался интересом к России Гагик Сафарян — ему очень хотелось овладеть русским языком, узнать больше о народе, избавившем его родину от турецкого рабства. Гагик часто приходил домой к своему учителю, они подолгу разговаривали, и чем-то тот стройный розовощекий парень напоминал преподавателю себя самого, так же страстно тянувшегося к знанию.
Уже после возвращения в Крым Александр Склярук прочитал в одном из писем Эмина: “Я заметил, что очень быстро отвечаю на письма официальные или людям, к которым равнодушен. Но мне трудно отвечать тебе, как и всем близким: хочется писать по-настоящему, вот и откладываю до более спокойной минуты. Дай Бог, все будет хорошо, и мы вновь услышим голос маленького Саши из Евпатории”.
Однажды по приглашению поэта Александр Склярук побывал вместе с ним в Доме творчества писателей Армении.
Эмин вставал рано и работал. После завтрака работал снова. В перерывах они много говорили, в том числе о роли литературы в сближении народов.
“Наш век суров. Так чуткость обнаружим,
Когда пойдем глаголом жечь сердца.
Со словом осторожно, как с оружьем:
И шрифт, и пуля — оба из свинца”
Эти слова, говоря об ответственности людей, чьи произведения знают миллионы, зачитал Геворг Эмин на одной из сессий Генеральной Ассамблеи ООН. А потом на армянском — своему младшему другу.
На присланном Скляруку переиздании “Семи песен об Армении” Эмин сделал такую надпись: “Александру, который с помощью этой книги познакомился с Арменией, влюбился в нее и стал ее сыном”.
— …В каком духе ты собираешься писать обо мне? — волнуется Саша на другом конце телефонного провода.
— Еще не знаю, — кричу в трубку. — Пока придумал только название: “Любовь его — Армения”.
— Ну, тогда правильно, в самую точку…
Еще несколько лет прошло. Саша женился (на армянке, конечно), обучал маленькую Гаяне армянскому, выступал в Союзе писателей Армении с докладом о русско-армянских связях. Жил в Харькове, потом вернулся в Крым.
Будь моя воля, я бы отменил во всех анкетах графу про национальность. Гораздо нужнее и понятнее указание национального языка и культуры, которые исповедует человек. Потому что при всем желании язык не поворачивается назвать Марию Григорьевну Спендиарову армянкой, а Александра Семеновича Склярука — русским. Оба они просто люди, хорошо понимающие как русскую, так и армянскую культуру.

АРМЯНЕ И КРЫМСКАЯ ЗЕМЛЯ

Первое появление армян в Крыму относят к VIII веку, а возникновение первых армянских поселений — к X-XII столетиям. Кафа (Феодосия), Солдайя (Судак) и Сурхат (Старый Крым) — именно в этих местностях оседали прибывавшие из различных регионов Византии, а также армяне.
Особенные масштабы иммиграционный поток принял в XIII-XV веках. В большинстве своем это были переселенцы из Ани.
Не желая быть под властью варваров, армяне договорились с генуэзцами о переселении в Кафу. К середине XV века часть южного и все юго-восточное побережье занимала генуэзская фактория.
Кафа была наиболее крупным городом полуострова. Немец Иоганн Шильтбергер, предпринявший в 1394-1427 годах путешествие в Крым, сообщает: “Город Кафа расположен на берегу Черного моря, окруженный двумя стенами. Во внутреннем городе шесть тысяч домов, населенных итальянцами, греками и армянами. Это один из главных черноморских городов, имеющих по внешней черте до 11 тысяч домов, населенных христианами: латинскими, греческими, армянскими и сирийскими. В этом городе местопребывание трех епископов: римского, греческого и армянского. В городе есть и много язычников, которые имеют в нем свой храм”.
Статус армян в Кафе не имел аналогов в мировой истории. Даже влиятельному Риму приходилось идти на значительные отступления от своих правил и предоставлять армянам максимум возможностей для самоуправления, в том числе церковного.
Крымское ханство, от которого, собственно, и досталось в наследство нынешнее название полуострова, стало самостоятельным не сразу. Имея столицу в Сурхате, ханство занимало степь на северо-востоке и предгорную зону.
Армяне играли в ханстве значительную роль. В это время они наряду с греками составляли здесь “народ профессионалов”. Непривычные к мирному труду татары, имея слабый уровень производительной культуры, привлекали армян к возведению зданий, сооружению мостов. Нация завоевателей вынуждена была обратиться к нации созидателей.
Все резко изменилось в роковой 1475 год. Османская империя, вошедшая в силу после падения Византии, атакует с моря и захватывает Кафу. Крым переходит туркам-османам.
Захватчикам достались богатые трофеи. Действуя в лучших традициях магометанства, турки пытались или уговорами, или угрозами, а зачастую и убийствами обратить армян в ислам.
Особенно пострадали в этот период армянские пастыри. На полуострове к тому времени было более сорока армянских приходов. В вопросах веры армяне, как и много позднее, оказались непоколебимыми. Тщетными оказались и попытки подкупить армянскую знать.
Последствия были катастрофическими. Кафа и другие армянские города были разорены и разграблены. Жестокость турок не знала предела.
Вскоре после многомесячной осады пало княжество Феодоро — последний оплот христианства в Крыму. Уцелевшие армяне всеми возможными путями пытались бежать с полуострова. Однако сделать это было весьма затруднительно: основные дороги были блокированы. Те, кому это удалось, перебрались преимущественно в Каменец, Львов и Молдавию.
Единственным народом, не пострадавшим от турок, были татары. Однако ханство потеряло суверенитет и фактически стало вассалом Османской империи. Участь оставшихся в Крыму христиан была незавидна. Начинался новый период пребывания армян на полуострове.
И все правители ханства поняли, что присутствие армян в Тавриде приносит им многие выгоды. Армянам был присущ высокий уровень культуры в самом широком понимании этого слова. Земледелие, садоводство, ремесленничество, врачевание — в этих областях видное положение, а зачастую и должности принадлежали представителям армянского народа.
“Христианам и иудеям татары предоставляют много религиозной свободы; армяне и греки имеют в городах и деревнях свои церкви. Есть здесь также два армянских епископа; один имеет место пребывания в монастыре Сурп Аствацацин, или Св.Девы, в Кафе, и его епархия простирается на восток от Кафы до Кабарды. Второй находится в монастыре Сурп Хач, или Св.Креста, приблизительно в трех географических милях западнее Кафы; его епархия простирается на западную половину Крыма и на остальные владения хана в Европе до Каушан в Бессарабии.
Иоганн Тунманн, Крымское ханство, 1784 г.”.
Положение крымских армян обострялось еще и многочисленными русско-турецкими войнами. Крым все это время был зоной конфликта больших держав. Армяне, как истинные христиане, в этом предприятии во многом содействовали России.
Тем не менее в последней четверти XVIII века тучи вновь сгустились над крымскими армянами. Был издан указ императрицы Екатерины II о выселении с полуострова фактически всего христианского населения. В августе 1778 года христиане, в том числе армяне в количестве 12613 человек, выдвинулись в сторону нынешнего Ростова-на-Дону, близ которого ими впоследствии был основан поселок Нахичевань-на-Дону. Справедливости ради стоит отметить, что донские армяне получили от царицы беспрецедентные по тем временам привилегии: освобождение от воинской повинности, налогов и т.п. Однако никакие блага не могли компенсировать народу, не привыкшему к кочевью, потерю родного края.
По статистическим данным Российской империи, после переселения на Дон в Крыму армян не осталось вовсе, что уж говорить об общинах. Институт российской истории по состоянию на 1793 год приводит цифру в 600 человек.
Массовое переселение армян и греков имело для ханства самые пагубные последствия. Набеги на русские земли, приносившие крымцам деньги, вырученные от торговли рабами на константинопольских рынках, остались в далеком прошлом. Дань, собираемая с христиан, также исчезла. Ханство фактически лишилось всех основных источников дохода.
Каким-либо общественно полезным делом крымские татары в большинстве своем заниматься приучены не были. Значительное число их (по некоторым данным, свыше 100 тыс.) эмигрировало в Турцию. Крым едва ли не полностью обезлюдел.
* * *
В начале XIX века в Тавриду стали постепенно прибывать армяне из Османской империи. Несмотря на запрет донским армянам возвращаться в Крым, их число также возрастало: к 1811 году в родные места вернулось более двух тысяч. Правительство в конце концов сочло возможным признать их право жить в Крыму. Царской грамотой крымским армянам было дозволено восстановить старые церкви и строить новые, вести службу на своем языке. Армянство в Тавриде постепенно возрождалось. Как и поколения предков, крымские армяне занимались созидательной деятельностью, строили дома и храмы, растили детей. В течение веков армяне Крыма вносили значительный вклад в сокровищницу национальной культуры.
Особенно интенсивно развивалась крымская армянская культура в XIX — начале XX веков. Первая приходская школа открылась в 1816 году в Карасубазаре, потом подобные появились в других армянских поселениях. Особенно прославилось училище Ханибяна, основателем которого был Габриэл Айвазовский, брат мариниста, известный деятель церкви. В этом училище в 1860 году начала работать первая типография крымских соотечественников, отлично оборудованная. Во второй половине XIX века зародилась и местная армянская периодическая печать, в 60-70 годы в Феодосии издавался знаменитый журнал “Масяц Агавни” и “Дастиарак”.
Из среды крымских армян в XIX веке вышел ряд блестящих деятелей национальной культуры. Это Ованес Айвазовский, композиторы Х.Кара-Мурза и А.Спендиаров, знаменитый скрипач О.Налбандян, художник-маринист Э.Магдесян. Ованес Айвазовский занимал среди них особое место. Он много сделал для своей родной Феодосии и армянской общины. На его средства были воздвигнуты здания Картинной галереи, археологического музея, построен порт, проведены водопровод и ветка железной дороги, значительные работы по благоустройству и европеизации Феодосии. Его щедрой благотворительностью пользовались как армяне, так и греки и представители других национальностей. Неразрывно был связан с армянской действительностью Крыма и Александр Спендиаров. Его дом в Ялте превратился в гостеприимный культурный центр. Сам он был председателем Армянского благотворительного общества Ялты.
На протяжении веков крымские армяне занимались эффективной строительной деятельностью и выстроили множество сооружений, в том числе церковных. Сегодня на полуострове сохранилось более двух десятков армянских памятников, среди которых выделяется монастырь Сурб Хач, реставрированный в последние годы.
После революции 1917 года в основу административного деления автономной республики был положен национальный принцип. В 1930 году были созданы национальные сельсоветы, в т.ч. два армянских. Организовывались и национальные районы, однако армянского среди них не было.
Великая Отечественная война и оккупация Крыма принесли страдания всем народам. По состоянию на 29 мая 1944 года, на полуострове проживали 10 тысяч армян. Несмотря на то что тысячи армян отдали свои жизни для Победы, по распоряжению сталинского режима крымские армяне после освобождения территории были депортированы в Среднюю Азию. Трагедия геноцида была продолжена депортацией 1944 года. Историческая справедливость была восстановлена только в конце минувшего столетия.

На снимках: монастырь Сурб Хач; Александр Спендиаров и Александр Глазунов; памятник Ивану Айвазовскому в Феодосии; журналист Леонид Терентьев.