Нет, наверное, этноса, в чьей мифологии не была бы представлена эта тварь, как символ плодородия, деторождения, мужского оплодотворения и женской репродуктивности, посредничества между верхним и нижним мирами, целительства, мудрости и грехопадения…

Уже в начальных стихах книги Бытие представлен чуть ли не самый знаменитый библейский сюжет, где нахаш’у  отведена ключевая роль:

«А нахаш был хитрее всех зверей полевых, которых сделал Господь Бог, и сказал жене: Хоть и сказал Бог: не ешьте ни от одного садового дерева… 3 И сказала жена нахаш’у: от плодов садовых деревьев мы есть можем. А от плодов дерева, что посреди сада, сказал Бог: не ешьте от него и не касайтесь его, чтобы не умереть. 4 И сказал нахаш жене: умереть не умрете. 5 Ибо знает Бог, что, когда поедите от него, откроются ваши глаза, и станете, как боги, что знают добро и зло…

И сказала жена: нахаш попутал меня, и я поела.14 И сказал Господь Бог нахаш’у: за то, что сделал ты это, проклят ты более всех зверей полевых – на брюхе будешь ползать и прах будешь есть все дни жизни своей. 15 И вражду установлю между тобой и женой и между твоим потомством и ее потомством – оно будет разить тебя в голову, а ты будешь разить его в пятку» (Берешит 3:1-15).

Искушение и грехопадение. Уильям Блейк, 1808

Этот сюжет определил как противоречивый характер змей (мудрость и вредоносность), так и амбивалентное отношение к этим животным человека (страх и почтение). Вот несколько цитат из Ветхого и Нового заветов, иллюстрирующих это:

«Не радуйся, вся Пелэшет (Филистимия), что сломан бич, избивавший тебя, ибо из рода нахаш’а выйдет цэфа (гадюка) и порождением его будет сараф мэуфаф (предположительно, гюрза)» (Йешайа 14:29);

«…И забудешь Господа, Бога твоего, выведшего тебя из земли Египетской, из дома рабства, проведшего тебя по пустыне великой и страшной, где нахаш, сараф и акрав (скорпион), где засуха и нет воды…» (Дварим 8:14-15);

«Горе тем, кто жаждет дня Господня! Зачем он вам, день Господень? Это мрак, а не свет! Как (если бы) кто-то бежал от ари (льва), а дов (медведь) – навстречу ему, и пришел он домой, и оперся рукою своею о стену, а его укусил нахаш» (Амос 5:18-19);

«Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты (бесхитростны), как голуби» (Матфей 10:16);

«Три (вещи) сокрыты для меня, а четырех не знаю. Путь нэшер’а (сипа) на небе, путь нахаш’а на скале, путь корабля среди моря и путь мужчины в девушке» (Мишлей 30:18-19);

«Изощряют язык свой, как нахаш, гнев ахшув’а (паука) в устах их» (Теѓилим 140:4).

Образ нахаш’а Библия вовсю использует и в педагогических целях, и в качестве метафоры, и в роли «пророческого» материала:

«Духом Его украшены небеса, рука Его пронзила нахаш’а извивающегося» (Ийов 26:13);

«Разве укусит нахаш, не прошипев?» (Коѓэлет 10:11);

«И если спрячутся они на вершине Кармэля, то и там отыщу и возьму Я их; и если скроются они от глаз Моих на дне морском, то и там прикажу Я нахаш’у, и он ужалит их» (Амос 9:3);

«Копающий яму – в нее упадет, а взламывающего ограду ужалит нахаш» (Коѓэлет 10:8);

«Зеэв (волк) и тале (ягненок) будут пастись вместе, и арйэ (лев), как бакар (вол), есть будет солому, и прах – пища нахаш’а; не будут они причинять зла и не будут губить на всей горе святой Моей, – сказал Господь» (Йешайа 65:25).

Конечно, доведенного до обрядового абсолюта, как в Египте, культа Змея в Эрец-Исраэль быть не могло – хотя бы по причине достаточного бедного, по сравнению с Египтом, опыта знакомства с этими рептилиями, но рудименты тотемизации змеи в текстах Писания обращают на себя внимание. Например, целое племенное колено получает, с легкой руки патриарха Йакова, следующее благословение:

«Да будет Дан нахаш на дороге, шфифон (рогатая гадюка) на пути, что язвит ногу сус’а (коня), так что падает всадник его навзничь» (Берешит 49:17).

Отголоски такого почитания выражены и в библейской ономастике. Нахаш представлен в текстах Библии как именем собственным, так и топонимом:

«И поднялся Нахаш Аммонитянин, и расположился станом при Йавэш-Гиладе. И сказали все жители Йавэша Нахашу: заключи с нами союз, и будем мы служить тебе. И сказал им Нахаш Аммонитянин: я заключу с вами союз, но с тем, чтобы выколоть у вас правый глаз, и сделаю это позором для всего Израиля» (Шемуэль I, 11:1);

«И Эштон родил Бэйт-Рафу и Пасэаха, и Техинну, владельца города Нахаш – это жители Рэйхи» (Диврэй ѓа-йамим I, 4:12).

Особый интерес представляют библейские рассказы, связывающие змей с колдовством, чародейством и врачеванием. И все они имеют «египетские» корни, поскольку связаны с деяниями Моше (Моисея) в период Исхода из Египта. Стержень этих историй – некая «волшебная палочка», роль которой исполняет непреложный атрибут патриарха-кочевника – посох:

«И сказал ему Господь: Что у тебя в руке? И сказал: Посох. 3 И сказал: Брось его на землю! И бросил на землю, и превратился (посох) в нахаш’а, и Моше бросился бежать от нее. 4 И сказал Господь Моше: Протяни руку и возьми его за хвост! И протянул руку, и схватил его, и он стала посохом у него в руке» (Шмот, 4:2-4).

Посох Моисея имеет общие мифологические корни с еще двумя похожими посохами Средиземноморского региона: кадуцеем и посохом Асклепия.

Кадуцей, он же керикион, это обвитый двумя змеями и увенчанный крыльями жезл Гермеса (Меркурия), с помощью которого аттический бог торговли и дипломатии оказывал влияние на партнеров по сделке. Змеи символизируют плодородие, мудрость и два начала мироздания (есть мнение, что на жезле Гермеса изображены совокупляющиеся змеи).

кадуцей

Посох же Асклепия (Эскулапа), являющийся основой для медицинской символики, восходит к сказанию о воскрешении Главка, сына критского царя Миноса: змея обвила посох Асклепия, и врачеватель убил ее; другая змея принесла во рту чудодейственную траву, и исцелила первую; Асклепий собрал эту же траву и с помощью ее научился воскрешать покойников. А змея, обвивающая палку, – это, конечно же, инспирированная аллюзия на Мировую ось и Древо познания добра и зла.

Асклепий, бог врачевания

Непосредственно с посохом Моисея (а точнее, с жезлом) связана и история Нехуштана, медного змея:

«И послал Господь на народ нэхашим сэрафим, которые жалили народ, и умерло множество народа из сынов Израилевых. И пришел народ к Моше и сказал: согрешили мы, что говорили против Господа и против тебя; помолись Господу, чтоб Он удалил от нас змеев. И молился Моше о народе. И сказал Господь Моше: сделай себе сараф’а и укрепи его на шесте, и будет: всякий ужаленный взглянет на него и останется жив. И сделал Моше нэхаш’а– нэхошет (змея медного) и укрепил его на шесте, и было: если нахаш жалил человека, то тот, смотрел на нэхаш’а -нэхошет и оставался жив» (Бемидбар 21:6-9).

Моисей и медный змий. А. Ван Дейк, 1619

Память о Медном змее сохраняется в народе сотни лет после исхода. Неожиданно он выходит на сцену уже в период Первого Храма, во времена правления царя Хизкийаѓу (Езекии):

«Он (царь Хизкийаѓу) упразднил (жертвенные) возвышения, разбил столбы, срубил Ашэйру и изломал в куски нэхаш нэхошет’а, которого сделал Моше; потому что до тех самых дней сыны Исраэйлевы приносили ему воскурения, и назван он был Нехуштан» (Млахим II, 18:1-4).

Но и после разрушения идола, предания о Нехуштане остаются частью фольклора и спустя полтысячелетия вторгаются в текстовое пространство Нового Завета:

«И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому…» (Иоанн 3:14).

В XX веке сложную символику Медного змея (сопоставление с Иисусом Христом и Распятием, способность исцелять, связь с посохом-кадуцеем) воплотил в виде скульптурного монумента на горе Нево (место предположительного захоронения Моисея в Иордании) итальянский мастер Джан-Паоло Фантони:

А в еврейской средневековой демонологии фигурирует персонаж по имени Нехаштирон, защитник Медного змея, один из 12 князей царя скверны Самаэля.

Следует отметить, что в различных переводах Библии в описании сцены посещения Моисеем и братом его Аароном  фараона с целью упросить его отпустить еврейский народ из рабства (Шмот 7:9), посох Аарона также наделяется способностью превращаться в змея. Однако в оригинале вместо слова «нахаш» использовано слово «танин» (крокодил). Многие комментаторы сходятся во мнении, что в данном случае под лексемой «танин» подразумевается именно змея…

Мифологическое развитие образа всесильного и всемудрого, опасного и бесконечно вредного нахаш’а и его соединение с образами танин’а (крокодила) и ливйатан’а (кита) приводит, в конце концов, к появлению в региональных культурах такой исключительно виртуальной, но популярной твари, как дракон. Наиболее ярко это «объединение» отражено в пророчестве Исайи:

«В день этот покарает Господь мечом Своим тяжелым и большим, и крепким ливйатан’а – нахаш’а, бегущего прямо, и ливйатан’а– нахаш’а, извивающегося, и убьет танин’а, который в море» (Йешайа 27:1).

В западносемитской мифологии прообраз дракона по имени Латуну (сравнить с «ливйатан») представлен в виде семиголового чудовища, олицетворяющего разрушительные силы водной стихии. Отголосок мифа о многоголовом чудовище слышен и в Псалмах:

«Ты размозжил головы ливйатан’а, отдал его в пищу народу пустыни» (Теѓилим 74 (73):14).

Семиголовые змеи известны и по знаменитым египетским Текстам пирамид. Ну, а в новозаветном Откровении Иоанна Богослова народное мифотворчество, сдерживаемое до поры до времени каноническими библейскими текстами, неудержимо рвется наружу, олицетворяя змея-дракона с дьяволом:

«Вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. (…) И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (12:3-9).

Возвращаясь к противоречивому библейскому отношению к нахаш’у, стоит перечислить не менее противоречивые символические значения змеи в средневековой бестиарной литературе:

– дьявол, искушающий человека;

– сребролюбие и продажность;

– самопожертвование ради спасения души;

– пост ради спасения души,

– освобождение от злых помыслов,

– обряд крещения.