Гарегин Нжде (Краткая биография и летопись жизни) Рафаэл Амбарцумян АВТОБИОГРАФИЯ[1] К армянскому революционному движению я примкнул с 17 лет, будучи ещё гимназистом. Затем я оставил учёбу в университете и стал действовать против царизма и султанизма. В 1906 г. я перебрался в Болгарию и при содействии лидеров македонского освободительного движения Бориса Сарафова и Ляпова Гурина поступил в офицерскую школу под именем Димитре Николова в Софии. По окончании школы (по I разряду) я вернулся на Кавказ, чтобы с гайдукским отрядом Мурада перейти в Армению. После этого я развернул деятельность в Персии. В 1909 г. вновь вернулся на Кавказ и был арестован. Более трёх лет я провел в тюрьмах – от Джульфы и до Петербурга. После известного суда над 163 членами «Дашнакцутюн», во избежание ссылки в Сибирь я перебрался в Болгарию.
В 1912 г. я сформировал роту армянских добровольцев и вместе с Андраником участвовал в Балканской войне за освобождение Македонии и Фракии. В завершающий период мы, как революционеры, отказались от участия во внутренней войне балканских народов между собой и расформировали армянскую роту. В ходе этой войны я получил ранение. Армянское знамя и грудь многих армянских воинов украсились крестами за храбрость. Накануне прошлой мировой войны, получив помилование со стороны царского правительства, я вернулся на Кавказ, с тем условием, что буду участвовать в боевых действиях против Турции. На первом этапе войны я был заместителем командира 2-го армянского добровольческого батальона, в последующем командовал отдельной армяно-езидской военной частью.
В 1917 г. с небольшим отрядом я пришел на помощь окруженному Кохбу и спас армян этого района. В тот же период я перешел в Абас Гёл, вступил в контакт с езидами и, забрав с собой их лидера Юсуф-бея, вернулся в Тифлис, где свёл его с Армянским Национальным Советом. Накануне обретения Арменией независимости я вёл бои в селе Аладжа, благодаря чему армянским военным частям, отступающим по лини Эрзрум–Сарыкамыш–Карс, удалось без потерь выйти к Александрополю; я переправился через Арпачай тогда лишь, когда с последними отступающими армянскими солдатами моим людям удалось вывезти из Ани ценные древние материалы раскопок профессора Марра.
В конце мая 1918 г. я руководил сражением при Каракилисе, в котором получил ранение. Я был представлен к высшей награде за храбрость. Надо признать, что без Каракилисского сражения не было бы не только сегодняшней Советской Армении, но и живущих сейчас там армян. Трёхдневная героическая битва под Каракилисой спасла от поголовного уничтожения армян Араратской долины и стала фундаментом Армянского государства. В период независимости Армении, осенью 1919 г. я спас 4-й[2] армянский полк, попавший в окружение между Давалу и Веди. Во второй половине 1919 г. я перешел в Сюник для оказания помощи Гохтану, осажденному войсками Эдиф-бея и обреченному на голод и уничтожение. Были спасены и сам край и его армянское население. Затем я посвятил себя делу физической защиты подвергнутых опасности армян Капана и Аревика, отражая периодические нападения мусаватистского Азербайджана и турецких пашей Нури и Халила. В середине 1920 г., после того, как подразделения Дро оставили Зангезур и Карабах, я принял на себя руководство самообороной всего Сюника. Абсолютно оторванный от внешнего мира, без достаточных запасов продовольствия и оружия, при отсутствии офицерских кадров и какой-либо помощи извне, в полной политической изоляции, после длившихся больше года неравных, но победных боев на два фронта, этот горный край, который, согласно соглашению между армянским правительством и представителем Москвы Леграном, был передан Азербайджану, сумел продиктовать свою волю советскому правительству. При Мясникяне, декларацией от июня 1921 г., Сюник был признан частью матери-родины – Армении. Благодаря обороне Сюника были спасены также армянская интеллигенция, Армянской революционной партии Дашнакцутюн, революционные и боевые элементы армянского народа. Мою жизнь и мою деятельность подтвердят следующие факты. Я всегда появлялся в моменты возникновения опасности. В мирное время я не стремился к должностям, поскольку не испытывал влечения к ним. Я всегда предпочитал руководить ополченцами, народными силами, испытывая некоторую холодность к т. н. «регулярным» подразделениям. Командиров я выдвигал из народа и выковал их, если так можно выразиться, по своему образу и подобию. На войне я всегда оставался человеком, даже по отношению к туркам и татарам – свидетельство этому мои приказы и воззвания к подчиненным мне воинским частям. Приписываемое мне советской властью – обычная пропагандистская клевета, рожденная стремлением любой ценой очернить противника. Я никогда не использовал помощь внешних сил и даже средства собственного государства. Я руководствовался Ухтом[3] Мамиконянов. Был человеком глубокой веры и этики, и именно поэтому мне часто приходилось испить горькую чашу. Бог и моя Родина всегда были на первом месте в моем храме поклонения и веры. Армения являлась для меня самой большой земной святыней. Я жил и дышал ею, всегда ради неё готовый страдать, жертвовать и отдать свою жизнь. Она была священной болью, тоской, радостью, смыслом моего существования, моим бессмертием, высшим правом и обязанностью; в то же время народ страны был горячо привязан ко мне и с закрытыми глазами следовал за мной. Со мной враждовали лишённые чувства святого полуинтеллигенты и посредственные военные, руководствующиеся лишь бумажными мёртвыми правилами. В течение всей жизни я никогда не получал жалования[4]. Я отказался даже от пенсии, назначенной мне иностранным государством. Имея все возможности быть богатым и жить в роскоши, я тем не менее жил как человек из народа – скромно, едва не бедно. Одной из самых больших в мире мерзостей для революционера, воина и патриота я считаю бытовой материализм. Покидая Армению, я взял с собой шкуру тигра, убитого моими солдатами на армянском берегу Аракса, – мое единственное вознаграждение. Кинжал Завал-паши – мой единственный военный трофей. Пусть будут положены со мной в могилу, на мою грудь не знавший поражений флаг Сюника и старый армянский словарь – единственное мое утешение в изгнании. Вне Армении армянину грозит вырождение. С этим злом можно бороться лишь с помощью глубокого познания и осознания национальных ценностей, добродетелей и святынь, то, что я создал и назвал Цегакронутюн. Его целью было вернуть армянину чувство айренатера – хозяина своей Родины, спасая его от духовной и политической бездомности и беспризорности вне родной страны. Это патриотическое (айренатеракан) движение, лишь обновившись в котором, могли объединиться все отдельные составные части армянского народа. Из-за моего проповедничества, направленного на заботу о судьбе моей нации, против меня многократно организовывали заговор раскольнические, денационализованные и пораженческие элементы армянства. Я прощаю всех, прощаю по двум причинам: во-первых, мое национальное исповедание не позволяет мне испытывать вражду к какому-либо армянину; во-вторых, я глубоко понимаю этих несчастных, которые ещё не преодолели в себе раба и поэтому остаются бессильными и злобными. Как у тоскующего по Родине изгнанника, у меня сегодня есть лишь одно желание – умереть в родных горах. В Болгарии произошёл созревший до военно-политических событий государственный толчок. Ожидается приход Красной Армии. Знаю, что меня ждёт, но тем не менее я решил остаться, несмотря на то, что есть возможность перебраться в Вену на самолёте. Я не покидаю Болгарию, чтобы не подверглись преследованию наши организации. У меня есть ещё более весомые причины остаться, известные двум моим друзьям. Пришла Советская армия и произошло то, что и ожидалось. Пользуясь создавшейся неразберихой, несколько армян – не вскормленные молоком своей нации вырожденцы – уже приступили к делу.
Они – по преимуществу сапожники – в качестве полицейских агентов в сопровождении вооруженной болгарской милиции ходят по домам и ищут меня. Навеки презренные рабы, которые в своих тёмных целях всегда использовали иностранные силы для утоления своей бессильной злобы и для уничтожения своих «врагов» среди соотечественников! Не менее отвратительны, однако, и националисты, лишь по названию являющиеся таковыми. Как существа, обладающие базарной моралью, они в своём эгоизме опустились до скотского уровня. Знакомые, друзья, родственники – никто не откроет такому дверь, даже если он с крестом назаретянина на спине и в терновом венке на окровавленном челе будет искать у них прибежища. Забыли, все забыли, что только благодаря моим усилиям их не постигла участь евреев, и четыре года они все только богатели и богатели. Те, кто ещё вчера искали твоего взгляда и приветствия, сегодня бегут от одного твоего имени, даже от твоей тени. Красные ждут меня: во сто крат низок тот, кто при всех обстоятельствах предпочитает смерти жизнь. Пускай свершится неизбежное! Сегодня я связан с жизнью лишь в той степени, в которой я чувствую себя обязанным служить Армении. Где ты, где, почитающий властелина и боготворимый народ Армении, чья душа всегда умела облагораживаться во времена опасностей?! Диаспора, ты еще раз заставила меня пережить горечь стыда. Позор тебе! Нжде. Сентябрь 1944 г. София. Архив МНБ Армении, дело 11278, т. 4…
