Ваан Терьян
(альтернативное написание: Терян)

Биография

С именем Ваана Терьяна связан целый период развития новой армянской поэзии. Вступив на литературное поприще непосредственно после И. Иоаннисяна, Ов. Туманяна и Ав. Исаакяна, Терян открыл совершенно новую страницу в истории армянской поэзии. Это новое состояло не только в поэтическом языке, в формах и размерах стиха, но и в ином восприятии мира.

Реальный мир Терьян воспринимает несколько иначе, нежели его предшественники. Он создает, как сказано у Лермонтова, «мир иной и образов иных существованье». Реальный мир, реальные предметы абстрагируются и лишь после этого воплощаются в поэтической фантазии. «Я — грезящий поэт», «Далека и недостижима ты, моя светлая греза», «Мои грезы летят к вам в объятия», — вот типичные выражения в стихах Терьяна.

Ваан Терьян родился 28 января 1885 г. в живописном селе Гандза (близ г. Ахалкалаки) в семье сельского священника Сукиаса Тер-Григоряна. Детские годы поэта прошли в родной Гандзе с ее изумрудными лугами, звонкими ручейками, волнующимися полями пшеницы. Здесь он окончил сельскую школу.

В 1897 году старшие братья, учившиеся в то время в Тифлисе, взяли его к себе, обучили русскому языку, готовя его к поступлению в московский Лазаревский институт восточных языков.

В 1899 году отец везет Ваана в Москву и определяет в Лазаревский институт. Это учебное заведение сыграло большую роль в творческом становлении поэта. Впоследствии он часто вспоминал прославленный очаг культуры и посвятил ему поэму.
В числе товарищей Терьяна по Лазаревскому институту, с которыми поэт был связан нерасторжимыми узами, были Александр Мясникян, Погос Макинцян, Цолак Ханзадян и другие, впоследствии ставшие видными государственными и литературными деятелями.

На становление мировоззрения поэта решающее влияние оказали события 1905 года. В 1906 году, будучи уже студентом Московского университета, он писал: «Я всегда сочувствовал рабочему делу и из всех общественно-политических программ различных партий предпочтение отдавал социал-демократической программе». Политические симпатии Терьяна не ускользнули от внимания царской жандармерии. Во время массовых гонений и арестов Терьян вместе с друзьями Оником Оганджаняном и Мелконом Карамяном попадает в тюрьму (Бутырку). «Помню, — рассказывает М. Карамян в своих воспоминаниях, — Ваан и Оник, став у окна своих камер, громко запели песню на слова Никитина, в то время очень распространенную среди революционеров:

На старом Кургане, в широкой степи,
Прикованный сокол сидит на цепи».

Получив в Бутырке революционное крещение, Терьян в этот период создает стихи, ставшие образцами политической лирики. Под непосредственным влиянием революционных событий написан цикл стихов «Терновый венец», в котором поэт прославляет борцов революции, погибших на виселицах и в тюрьмах. Одновременно он проклинает царских палачей, «торжествующих черную свою победу».

…Жестокий враг ликует нынче вновь,
Он душит нас кровавыми руками,
Пьет наших братьев праведную кровь,
Глумясь над нашими слезами.
………………………………………………..
…Уже полна отравленная чаша.
Не дрогнем мы в решительном бою… (пер. М. Павловой)

Стихи эти, опубликованные в 1905-1906 годах в различных газетах и журналах, являются лучшим доказательством того, что реакция не сломила бунтарский дух поэта. Но, под ее гнетущим влиянием Терьян, наряду с другими представителями передовой армянской интеллигенции, укрылся «в мрачной темнице одиночества».

В 1908 году в Тифлисе поэт издает свой первый сборник стихов «Грезы сумерек», предварительно ознакомив с ними Ованеса Туманяна и Аветика Исаакяна. «Чудесные вещи. кристальные чувства в безукоризненных по форме стихах. Это — подлинная поэзия, настоящая лирика», — говорит Исаакян. «Прекрасные стихи, и почти совершенная новость в нашей лирике», — подтверждает и Ов. Туманян правоту восторженного отзыва Исаакяна.

Сборник «Грезы сумерек», созданный юношей, студентом, сразу привлек к себе внимание широкой читательской общественности и критики. В письме к видному критику Ц. Ханзадяну, отправленном из Баку, А. Ф. Мясникян писал: «Ваан и здесь уже прославился, читают его увлеченно». По свидетельству Ц. Ханзадяна, Мясникян, прочитав стихотворение «Песня расставания», растрогался до слез.

Ты взглянула с усмешкой игривой
И исчезла в дали голубой,
Я остался в тиши сиротливой,
Я заплакал, унижен тобой… (пер. А. Налбандяна)

«Грезы сумерек» распростерли свои крылья над армянской поэзией», — писал Цолак Ханзадян.

Двадцатилетний юноша, по всеобщему признанию поэт «божьей милостью», приобрел множество поклонников. «Для меня Терьян тогда был не только гениальным поэтом, но и мифической личностью, — писал впоследствии Чаренц. — Поразительным открытием стала для меня книга Терьяна. Словно бездонный клад подарила мне. Я не выпускал ее из рук. Уединялся и без конца читал. Он оказал на меня волшебное влияние, и я до сих пор не могу без волнения вспоминать его имя».

Ведущим мотивом сборника «Грезы сумерек» является тема любви в широком смысле этого слова.

Любовь и песнь — моя душа,
И песнь любви — моя душа.

«Поэтом владело чувство всеобъемлющей любви к женщине, перед которой он раскрывал такую глубину и нежность своей души, о которой не ведали его близкие друзья», — писал Цолак Ханзадян.

Женщина-человек, женщина-сестра, женщина-мать и женщина-жена — вот синтез тех качеств, которые искал Терьян. «Есть ли такая в подлунном мире? — спрашивает он. — В грезах — да, в действительности — не знаю, не встречал…» Не найдя в действительности идеала любви, Терьян создал в грезах романтический образ «чудо-девушки» и воспел ее:

О чудо-девушка, царица звезд ночных!
В душе моей больной, где только холод мглистый,
Ты теплишь свой огонь, загадочный и чистый,
О чудо-девушка, о фея грез моих! (пер. А. Налбандяна)

Сборник «Грезы сумерек» открывается стихотворением «Грусть», в нем выражен основной смысл любовной лирики поэта. «Чудо-девушка», созданная воображением поэта, в просторе пустынных полей нашептывает цветам слова нежной любви, которые цветы передают поэту, наполняя его сердце любовью. Однако призрак исчезает как сон, оставляя поэта в тоске. «Где же ты, мой дивный сон?» — зовет он в последующих песнях и в отчаянии восклицает: кого ты напрасно кличешь, сердце мое?

Поэт часто соотносит свою печаль с картинами дождливой осени, с изображением гонимых ветром пожелтевших листьев, как символами угасания («Осенняя грусть», «Осенняя песня» и др.).

К этому периоду относится и стихотворение «Шепот и шелест», отличающееся тончайшей музыкальностью.

Невидимая, в полумраке таешь
И шепчешь, шепчешь, нарушая тишь,
Печалишься, и обо мне мечтаешь,
И вспоминаешь, и любовь таишь. (пер. Г. Кубатьяна)

Это не просто мастерская игра звуков, — звук здесь максимально осмыслен и эмоционально насыщен. Это подлинная музыка слов, передающая и шорох легких шагов, и шелест влекомых ветром осенних листьев, и призывную тоску, и мучительную тревогу. Здесь «звучит» даже тишина.

В период гибели «небесных мечтаний», когда иллюзорный облик «девы-мечты» растаял, поэт на мгновение метнулся в «темную пещеру» любовного «греха» («Желание», «Медуза» и др.).

Поэт, искавший идеал в мире мечтаний и грез, в канун и в дни Ленских событий спустился с романтических высот, вышел «из мрачной темницы одиночества — сильный и гордый». Теперь в его поэзии звучат новые мотивы.

Я вышел из темницы одиночества.
Увереннее стал я и сильней…
…………………………………………….
И в сердце песни новые звучат:
«Я с вами, с вами, братья угнетенные». (пер. В. Звягинцевой)

* * *
Выходец из деревни, из самой гущи народа. Терьян долгие годы жил в больших городах. Став по своей психологии горожанином, он в своих произведениях выразил сложные переживания духовно надломленного, взвалившего на себя бремя житейских забот интеллигента, мечущегося в лихорадочной суете собственнического мира, мира «желтого дьявола». Тем самым Терьян стал в нашей поэзии чуть ли не первым певцом города. Поэт воспроизвел в своих стихах лик города, городской пейзаж, «запыленные чахлые деревья», «асфальтированные тротуары», «залитые электрическим светом высоченные дома» («Зимняя ночь»), мчащиеся автомобили, «кровавые дворцы царей», «вечно бодрствующую коварную Неву» («Петербург»).

В этих стихах Терьяна, рядом с любимым его образом «чудо-девушки», появляется и образ городской салонной дамы, которой посвящен цикл стихотворений «Кошачий рай». Примечателен сарказм Терьяна, назвавшего «кошачьим раем» атмосферу, создаваемую этими дамами, которые так мастерски умеют улыбаться из-под вуали, танцевать «вальс и полонез». Впервые в армянской поэзии Терьян воспроизводит образ светской столичной салонной женщины.

В последний период своего творчества, устав от столичного шума и сутолоки, поэт уносится мыслью к родным горам отчего края, где перекликаются друг с другом пастухи, где поют свою вкрадчивую песню ручьи, где отчий дом, где горбится над прялкой добрая старушка мать.

* * *
«Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза». Мучительные стоны несчастных сынов «поверженной, страдающей отчизны» глубоко терзали сердце поэта-патриота. «Я безгранично люблю мою прекрасную горную родину, мой мудрый народ, который трудится и мечтает, стонет и поет». Патриотические стихи Терьяна впервые были опубликованы в 1915 году в газете «Мшак» под общим заглавием «Страна Наири». Лирический герой «Страны Наири» — трудовой народ. Поэта не волновали блеск и роскошь феодальных замков, их знатные владетели — сепухи и азаты, он размышлял об угнетенном народе, живущем в убогих хижинах, о скромной наирянке с грустными очами.

Люблю не славу светлых дней,
Не наши древние сказанья, —
Люблю я мир души твоей
И песни тихие рыданья.
Люблю я бедный твой наряд,
Тоской молитвенною болен,
Огни неяркие из хат
И звоны с грустных колоколен. (пер. Ф. Сологуба)

Поэт остро переживал судьбу родного народа в годы первой мировой войны, ибо ясно видел, в какую пропасть толкают народ лжепатриоты. В цикле «Страна Наири» отразилась эта его глубокая тревога.

Страна Наири, далекий мой сон.
Ты, нежной царице подобно, почила,
Ужель я баюкать тебя обречен,
Укрыть тебя в сумерке царской могилы? (пер. Т. Спендиаровой)

Терьян был одним из тех, кто связывал спасение армянского — и не только армянского — народа с новой Россией. «Только красные полки российских рабочих и крестьян могут принести свободу нашей окровавленной стране». В дни Великой Октябрьской революции Терьян спешит в Петербург и бросается в бурные волны революции, «ликующий и безумный, как буревестник». Стихи поэта этого времени свидетельствуют о начале нового периода в его творческой биографии. В «Песнях свободы» Терьян с пылкой любовью воспроизводит образ пламенного руководителя Бакинской коммуны Степана Шаумяна, которого он лично знал.

За веком век пройдет — лениво, бесконечно. —
Но имя светлое твое пребудет вечно. (пер. А. Налбандяна)

О том, как волновал поэта героический образ С. Шаумяна, свидетельствуют и его статьи «Три встречи» и «Незабвенный товарищ». «Счастья быть знакомым с Шаумяном, — писал Терьян, — я удостоился только накануне Октябрьской революции, когда он прибыл в Петербург для участия в «Демократическом совещании» и когда мы встретились уже как партийные товарищи, и в моем сердце с еще большей силой снова пробудились чувства любви и преклонения перед этим человеком».

* * *
Октябрьские песни Терьяна отличаются не только высокой идейностью, но и поиском новых поэтических форм. Поэт прекрасно сознавал, что новое содержание требует новой формы. Он искал и находил эти формы, — исключителен вклад Терьяна в метрику армянского стиха. Он показал те неисчерпаемые возможности, которые таит в себе армянский язык. В поэзии Терьяна богато представлены многие стихотворные формы: триолет, сонет, газель, терцины.

Взыскательный мастер, Терьян неустанно отделывал стих, добиваясь желаемого результата. Варианты из рукописного наследия поэта знакомят нас не только с окончательным результатом отделанных стихов, но и с лабораторией поэта, с самим процессом его творчества. Терьян скрупулезно работал не только над каждым собственным стихом, но и над каждым переводом. Доказательством тому служат многочисленные варианты перевода одного и того же стиха. Например, «Осенняя песня» Поля Верлена имеет шесть вариантов. То же самое можно сказать и о его переводах из Г. Гейне, В. Брюсова, Ф. Сологуба и др. А его перевод пролога «Витязя в тигровой шкуре» Ш. Руставели академик Н. Марр назвал «куском солнца». Переводы Терьяна адекватны оригиналам. Трудно согласиться с высказыванием Терьяна — «легко было мое искусство». Наоборот, каждое стихотворение рождалось кровью сердца, капля за каплей. Особенно те стихи, в которых он применял тонический размер, не свойственный армянскому силлабическому стиху. Есть поэты, которые небрежно относятся к форме, Терьян же всегда отдавал ей щедрую дань. Мастер стиха, он действительно владел магией слов и умел их заклинать. Они подчинялись ему, как покорные духи волшебнику.

Велики заслуги Терьяна и в деле популяризации армянской литературы. Прекрасно владея русским языком и тонко разбираясь в литературе, он по просьбе Горького переводил армянских писателей для «Сборника армянской литературы», вышедшего под редакцией Горького в 1915 году в Петербурге. Принимал он участие и в издании антологии армянской поэзии под редакцией В. Брюсова. В. Терьян первым из армянских писателей выступил на страницах армянских журналов в защиту Брюсова от нападок «желтой прессы» и других злопыхателей. Именно тогда он опубликовал и свои прекрасные переводы из поэзии Брюсова.

* * *
В последний период жизни Терьян развернул значительную работу в Народном Комиссариате по делам национальностей. В качестве члена советской делегации, по мандату, подписанному В. И. Лениным, он участвует в Брестских мирных переговорах. В том же году пишет брошюру «Что говорил Ленин крестьянам», переводит на армянский язык работы В. И. Ленина «Государство и революция» и «Карл Маркс. Краткая биография с изложением марксизма».

В 1919 году Терьян, будучи уже членом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, был направлен Народным Комиссаром Иностранных дел в Туркестан. Однако из-за тяжелой болезни он принужден был задержаться в Оренбурге. 7 января 1920 года оборвалась жизнь выдающегося поэта.

Со смертью Терьяна «разбилась дивная чаша чувств и мыслей», отмечал Ав. Исаакян. Однако обаяние его поэзии ничуть не поблекло с годами. Она сохраняет свою изначальную красоту, всегда неповторимая, всегда недостижимая.

О. Ганаланян