Меж тем, при нем в Армении появились автозавод ЕрАЗ, заводы в Абовяне, раскрутилось Зодское месторождение золота, прокладка новых железнодорожных путей, олимпийская база в Цахкадзоре. В Джермуке, на берегу Севана, в Дилижане, Анкаване, Кировакане, Степанаване и в других местах, были построены санатории, дома отдыха, завершилось строительство мемориала Цицернакаберд (именно он зажег Вечный огонь), построен Сардарапатский комплекс.
***
▪Выдержки из книги «Неоконченные воспоминания” Антона Кочиняна:
— Когда я говорю о любви к родине, невольно вспоминаю отношение моего отца к земле и природе. Весна только начиналась. Глядя в небо, сельчане определяли, когда им сеять картофель, ячмень, пшеницу.
Однажды мы отправились осматривать участок: отец хотел определить, пришло ли время сеять. Он встал на краю участка, поднял голову, посмотрел на небо, глубоко вздохнул, затем наклонился, захватил пригоршню земли. Мозолистой рукой помял землю, понюхал и сказал: “Земля дышит, хороша земля, время сеять”. Потом положил в рот кусочек земли и снова повторил: “Самое время сеять”.
Я удивленно спросил, почему он положил землю в рот и только после этого решил, что пришло время сеять. Он сказал: “Так лучше ощущается холод земли”. Отец беседовал с землей так, как беседуют с человеком. Мне казалось, что земля отвечает ему. Они хорошо понимали друг друга — мой отец и земля. Вот и я так понимаю любовь к родной земле.
…Мне было всего пять лет, когда несчастье пришло в нашу семью. Известно, что в 1918 году турецкие войска ворвались в Лори, сея всюду ужас и смерть. В нашем селе разместился отряд турецких солдат. Они искали тех, кто сражался против них на Пушкинском перевале. Подозреваемых, от 16 до ста лет, согнали в сарай и предали мучительной смерти.
Была осень — время молотьбы. Согласно установленному захватчиками порядку, никто не имел права уносить смолотое зерно домой, пока они не заберут свою долю.
В дождливый день наша семья, с большим трудом смолотив зерно, ждала прихода аскяров. Между тем дождь все усиливался, и зерно стало промокать. Моя бабушка Салтан — главная в семье — распорядилась перенести зерно под навес.
Вскоре явились три огромных турка — старшина и двое подчиненных. Старшина спросил по-турецки моего отца, почему зерно под навесом, а не на току, как требует установленный порядок. Отец хорошо говорил по-турецки, объяснил, что под дождем зерно портилось, поэтому и было перенесено под навес. “Вы можете забрать свою долю, если не верите — заберите все”, — сказал отец. Турка не удовлетворил его ответ, он начал ругаться, два аскяра схватили моего отца, раздели, растянули на току, один из них принес из огорода железные прутья и стал бить отца.
После первого удара кровь брызнула турку в лицо, это их еще больше разъярило, и они избили отца до полусмерти. Женщины кричали и плакали, умоляли прекратить побои, а моя старшая сестра Маргарита, которой было 18 лет, сошла с ума и через десять дней умерла.
Все помню, но тогда еще не понимал, что происходит. Когда подрос и понял, страшно переживал. Турки унесли все зерно. Бабушка Салтан, эта мощная уроженка Дсеха, отнесла отца домой, обмыла ему раны.
Через два или три дня отец очнулся. Его первый вопрос был о зерне. Когда узнал, что турки унесли все зерно, впал в отчаяние, потому что питаться было практически нечем.
После этого ужасного случая отец болел почти 10 лет, и положение нашей семьи значительно ухудшилось, потому что он был, фактически, единственным работником в семье.
Моя мать хорошо возделывала огород и весь год вместо хлеба кормила нас кукурузой. Голод, нищета — все это делало жизнь невыносимой. Голод 20-х не забудется никогда.
…Пока отец болел, единственным мужчиной в доме оставался я. Мне было десять лет, но я выполнял все сельские работы, отец лишь давал советы, как сеять зерно, жать, молотить и т.д.
Очень часто, когда дома не было еды, я отправлялся на станцию Колагеран, взвалив на плечи вязанку дров, чтобы выменять у сторожа дрова на подсолнечный жмых. Мать этот жмых молола и готовила из него обед. Ради куска хлеба я пас соседский скот…
***
Сатеник-майрик:
…Был 1935 год. Из села Берд я пешком добирался до Паравакара, чтобы собрать материалы для газетной статьи относительно сельскохозяйственных работ. Был невыносимый зной. Я остановился у речки, отдохнул, освежил лицо и собирался продолжить путь, когда заметил на правом берегу под раскаленным солнцем пожилую женщину в черной одежде. Был август, а в Паравакаре летом ужасная жара.
Женщина сидела так, словно приросла к валуну, и издали напоминала каменное изваяние. Я не мог не остановиться, не подойти, не спросить, почему она, простоволосая, сидит под жгучим солнцем. Медленно подошел к ней. Ее глаза были закрыты, и я, решив, что она умерла, испытал мгновенный ужас, но, услышав мои шаги, женщина раскрыла свои печальные большие черные глаза. Подошел ближе и поздоровался. Она подняла на меня тяжелый взгляд и кивнула в ответ.
Спросил, почему в эту жару она сидит здесь, на камне: “Вам, наверное, плохо, я помогу вам, отведу домой”. Она отрицательно покачала головой.
Я был крайне заинтересован. Сел рядом с ней и попытался завязать разговор. Долгое время она молчала. Потом глубоко вздохнула и горько заплакала. Успокоившись, она рассказала о том, что произошло с ней в 1915 году.
“В этот год была сильная засуха, — начала свой рассказ Сатеник-майрик (по некоторым соображениям я не называю ее настоящего имени), — у нас был маленький сад, между рядами деревьев мы посеяли ячмень. Без регулярного орошения нашему саду грозила опасность засохнуть. У нас было трое маленьких детей, и, мучимые тяжелыми раздумьями, мы не спали по ночам. Через село протекала река, но мы не имели права использовать ее воды: она принадлежала товузскому хану Гасану, по имени которого называлась Гасансу. Никто не мог зачерпнуть даже ведро воды. Реки Гасансу и Цахкаван стали источником наших несчастий. Хан установил бесчеловечный налог на воду: за определенное время орошения самая красивая женщина в семье должна была месяц “поработать” на хана в качестве наложницы. Многие отказались выполнить это жестокое требование и погибли от голода.
В одну из ночей после долгих размышлений мы с мужем решили, что ради спасения жизни наших несовершеннолетних детей я должна отправиться к хану. Я дала слово мужу, что сделаю все, чтобы не подчиниться тирану, в противном случае покончу с жизнью. Проснувшись рано утром, я направилась в Товруз, чтобы муж мой уже на следующий день получил возможность орошать сад.
Женщина немного помолчала, потом продолжила: “Я добралась до дворца хана и представилась его слугам. По распоряжению хана, моему мужу было разрешено использовать воду реки для полива. Завершив орошение, он позвал наших детей, и, указав на сад, объяснил, что теперь деревья не погибнут, дадут урожай, что они будут жить, не умрут от голода. Потом пришел к этому камню, встал на него и пронзил себя кинжалом. Получив страшную весть, я немедленно вернулась. Мужа похоронили под этим самым камнем. Уже двадцать лет я каждый день прихожу на его могилу молиться. Мое солнце погасло, все покрылось мраком, не чувствую даже этого жгучего солнца”.
Эта история настолько потрясла меня, что я не смог написать статью о сельскохозяйственных мероприятиях. Я писал, а перед глазами была похожая на черное изваяние Сатеник. Тогда я написал статью об услышанном, но редактору она не понравилась, хотя в конце я приписал, что только с установлением советского строя с подобной несправедливостью было покончено.
Много лет спустя, когда я был назначен председателем Совета министров, памятуя об этой ужасной истории, я распорядился развернуть крупномасштабные водостроительные работы. Сначала была значительно расширена площадь орошаемых земель Паравакара и нескольких близлежащих сел. В Цахкаване была построена маленькая гидроэлектростанция и водохранилище, которое давало возможность орошать практически все земли вокруг.
Теперь Паравакар — одно из самых процветающих сел нашей республики, а Шамшадинский район — один из самых обеспеченных водой. Были построены и действуют водохранилища сел Берд, Айгедзор и Цахкаван, водонапорные станции были построены в Чоратане, Мовсесе, Айгедзоре и многих других селах.
Однажды во время строительства новой дороги Иджеван — Шамшадин вместе со строителями я приехал в Паравакар и нашел тот валун, на котором сидела Сатеник. Расспросив местных старожилов, узнал, что та женщина умерла и похоронена под камнем рядом с мужем.
***
▪Из воспоминаний Жоры Варданяна, водителя Кочиняна:
— Я не встречал какого – либо другого руководителя, кто бы лучше знал свою страну, народ. Он знал каждую пядь армянской земли. Прекрасно знал трудившихся на этой земле людей. В разных уголках Армении он знал множество людей не только по именам, но и с их семьями, корнями.
Не ошибусь, если скажу, что главной чертой Антона Ервандовича была удивительная забота о людях. Он был знатоком человеческих отношений, был добр, внимателен, терпелив и снисходителен. С каждым находил общий язык. Антон Ервандович восторгался при виде каждого строившегося на армянской земле дома, не говоря уже о населенных пунктах. Он поручил не мешать строительству собственных домов в селах и даже не спрашивать, откуда приобретены стройматериалы. В таких случаях он любил говорить: «Интересные люди – наши сельчане. Вместо того чтобы мы им строили дома, они строят сами. Мы за это должны платить им компенсацию».
По этому поводу вспомнился один случай. Ехали мы как-то в Кировакан. Когда проезжали повороты, встретили две грузовые машины, груженные досками. Тут их останавливает ГАИ. Антон Ервандович сразу же приказал мне остановиться. Сотрудник ГАИ, увидев Антона Ервандовича, вытянулся. А Кочинян, посмотрев строго на него, спросил: почему остановили эти машины? Сотрудник ГАИ ответил, что из-за досок. В ответ он услышал: «Ты бы вначале спросил, куда везут, для чего. Ведь они домой везут, дом строить будут, а не рушить». После этих слов Кочиняна сотрудники ГАИ тихо молча сели в машину и уехали.
▪О Сардарапате. Из воспоминаний В. Дарбиняна:
— Строительство Сардарапатского мемориального комплекса было начато в августе 1967 года и закончено в 1968-м. С каким воодушевлением народ участвовал в строительстве! Одного из мастеров я обещал наградить за хорошую работу, на что он сказал: “Обижаешь, товарищ Дарбинян, я же не ради денег работаю. Мой отец был сасунцем, я отдаю долг моему роду”.
Во время строительства было получено множество писем, в которых требовали прекратить строительство, а на выделенные суммы построить несколько жилых домов. В то время разрешение на строительство, расходы которого превышали 100 тысяч рублей, давала Москва, Госплан, а строительство Сардарапатского комплекса требовало 5 млн рублей. Работы шли в три смены, строительство я организовывал через колхозы. Когда поток писем вырос, я пришел к Кочиняну и сказал: “С завтрашнего дня я отказываюсь работать, не хватит, мучаюсь с утра до ночи, а тут еще эти письма, жалобы, клевета в мой адрес — не могу больше.
Он сказал: “А я-то думал, что ты смелый человек. Клеветники сегодня есть, завтра нет, а памятник будет жить веками. Порви свое заявление, выбрось и иди, продолжай работать. Мы оба несем ответственность перед народом за это дело”.
На открытии присутствовало 300 тысяч человек. Вокруг мемориального комплекса уже зацвели розы. Народ эти розы срывал и осыпал ими Кочиняна. Было похоже на розовый дождь. Разделяя всеобщее ликование, он обернулся ко мне: “Ты организовал?”
“Нет, — честно ответил я, — это народ”.
Началась церемония открытия.
Немного в стороне Шираз проводил митинг. Кочинян сказал, чтобы я позвал поэта. Я подошел к Ширазу, представился как секретарь района и от имени Кочиняна пригласил его стоять в президиуме.
“Правду говоришь?” — “Совершенную правду”.
Кочинян очень обрадовался, когда мы подошли, сказал: “Так мы скоро и Масис вернем”.
Сардарапатский мемориальный комплекс не был бы построен, если бы не разрешение, поддержка и помощь Кочиняна. В процессе строительства возникли некоторые разногласия с архитектором Рафаелом Исраеляном.
Вместо нынешней колокольни был задуман 40-метровый меч.
Кочинян возразил: “Раффи, если бы у нашего народа был такой меч, мы бы не оказались в таком положении. Мы выжили благодаря вере, придумай что-нибудь другое”.
Этим другим стала колокольня-усыпальница. Кроме того, Кочинян настоял, чтобы вместо предусмотренного проектом небольшого музея было возведено нынешнее здание.
***
25 мая 1968 года состоялось торжественное открытие мемориала Сардарапат, а уже через несколько месяцев столица Армении отмечает 2750-летие Эребуни — Еревана.
В конце ноября 1970 года в Ереван прибыли Леонид Брежнев, первые лица и делегации из Москвы, Ленинграда и всех союзных республик, а также представители армянской диаспоры из ряда зарубежных стран. Во время пребывания в Армении Л.Брежнев и руководители союзных министерств, ознакомившись с представленными документами, на месте решили ряд важных проблем. ОТДЕЛЬНО ОБСУЖДАЛСЯ ВОПРОС О ВОЗВРАЩЕНИИ АРМЯНСКИХ ЗЕМЕЛЬ, в частности Карсской области, захваченной Турцией в 1920г. Вопрос был заслушан в узком кругу членов бюро ЦК с участием Л. Брежнева. Кочинян тщательно подготовился к этой встрече: он представил исторические справки, документы, географические карты. Однако по завершении обсуждения конкретного решения принято не было.
▪На фото: Официальное открытие мемориала, посвященного жертвам Геноцида армян, 29 ноября, 1967 г. Первый секретарь центрального комитета КПА Антон Кочинян зажигает вечный огонь. Там же первый секретарь городского комитета КПА Еревана Карен Демирчян, Паруйр Севак, Силва Капутикян и другие.
Источник: ARMENIA TODAY
